Неточные совпадения
— Ну что за охота спать! — сказал Степан Аркадьич, после выпитых за ужином нескольких стаканов
вина пришедший в свое самое милое и поэтическое настроение. —
Смотри, Кити, — говорил он, указывая
на поднимавшуюся из-за лип луну, — что за прелесть! Весловский, вот когда серенаду. Ты знаешь, у него славный голос, мы с ним спелись дорогой. Он привез с собою прекрасные романсы, новые два. С Варварой Андреевной бы спеть.
Но вместе с тем она знала как с нынешнею свободой обращения легко вскружить голову девушки и как вообще мужчины легко
смотрят на эту
вину.
Но молодой человек, как кажется, хотел во что бы то ни стало развеселить меня: он заигрывал со мной, называл меня молодцом и, как только никто из больших не
смотрел на нас, подливал мне в рюмку
вина из разных бутылок и непременно заставлял выпивать.
Карандышев (
смотрит на часы). Теперь полдень, можно выпить рюмочку водки, съесть котлетку, выпить стаканчик
вина хорошего, — я всегда так завтракаю.
— И ты прав, ей-богу прав! — сказал самозванец. — Ты видел, что мои ребята
смотрели на тебя косо; а старик и сегодня настаивал
на том, что ты шпион и что надобно тебя пытать и повесить; но я не согласился, — прибавил он, понизив голос, чтоб Савельич и татарин не могли его услышать, — помня твой стакан
вина и заячий тулуп. Ты видишь, что я не такой еще кровопийца, как говорит обо мне ваша братья.
Он встал
на ноги,
посмотрел неуверенно в пол, снова изогнул рот серпом. Макаров подвел его к столу, усадил, а Лютов сказал, налив полстакана
вина...
— Аминь, — густо сказал Ерухимович, но ироническое восклицание его было погашено, хотя и не очень дружным, но громким — ура. Адвокат, выпив
вина, вызывающе
посматривал на Ерухимовича, но тот, подливая в бокал шампанского красное
вино, был всецело занят этим делом. Вскочил Алябьев и быстро, звонко начал...
Еврей сконфуженно оглянулся и спрятал голову в плечи, заметив, что Тагильский
смотрит на него с гримасой. Машина снова загудела, Тагильский хлебнул
вина и наклонился через стол к Самгину...
Клима он перестал замечать, так же, как раньше Клим не замечал его, а
на мать
смотрел обиженно, как будто наказанный ею без
вины.
Самгин взял бутылку белого
вина, прошел к столику у окна; там, между стеною и шкафом, сидел, точно в ящике, Тагильский, хлопая себя по колену измятой картонной маской. Он был в синей куртке и в шлеме пожарного солдата и тяжелых сапогах, все это странно сочеталось с его фарфоровым лицом. Усмехаясь, он
посмотрел на Самгина упрямым взглядом нетрезвого человека.
Опираясь локтями
на стол, поддерживая ладонью подбородок, он протянул над столом левую руку с бокалом
вина в ней, и бесцветные глаза его
смотрели в лицо Самгина нехорошо, как будто вызывающе. В его звонком голосе звучали едкие, задорные ноты.
На кухню посылались беспрестанно то Настасья Петровна, то Степанида Ивановна напомнить о том, прибавить это или отменить то, отнести сахару, меду,
вина для кушанья и
посмотреть, все ли положит повар, что отпущено.
Захар ничего не отвечал и решительно не понимал, что он сделал, но это не помешало ему с благоговением
посмотреть на барина; он даже понурил немного голову, сознавая свою
вину.
— Одни из этих артистов просто утопают в картах, в
вине, — продолжал Райский, — другие ищут роли. Есть и дон-кихоты между ними: они хватаются за какую-нибудь невозможную идею, преследуют ее иногда искренно; вообразят себя пророками и апостольствуют в кружках слабых голов, по трактирам. Это легче, чем работать. Проврутся что-нибудь дерзко про власть, их переводят, пересылают с места
на место. Они всем в тягость, везде надоели. Кончают они различно,
смотря по характеру: кто угодит, вот как вы,
на смирение…
Райский воротился домой, отдал отчет бабушке о Леонтье, сказавши, что опасности нет, но что никакое утешение теперь не поможет. Оба они решили послать
на ночь Якова
смотреть за Козловым, причем бабушка отправила целый ужин, чаю, рому,
вина — и бог знает чего еще.
Чрез полчаса стол опустошен был до основания.
Вино было старый фронтиньяк, отличное. «Что это, — ворчал барон, — даже ни цыпленка! Охота таскаться по этаким местам!» Мы распрощались с гостеприимными, молчаливыми хозяевами и с смеющимся доктором. «Я надеюсь с вами увидеться, — кричал доктор, — если не
на возвратном пути, так я приеду в Саймонстоун: там у меня служит брат, мы вместе поедем
на самый мыс
смотреть соль в горах, которая там открылась».
Красная мадера не имеет ни малейшей сладости; это капитальное
вино и нам показалось несравненно выше белой, madeire secco, которую мы только попробовали, а
на другие
вина и не
смотрели.
Он с умилением
смотрел на каждого из нас, не различая, с кем уж он виделся, с кем нет, вздыхал, жалел, что уехал из России, просил взять его с собой, а под конец обеда, выпив несколько рюмок
вина, совсем ослабел, плакал, говорил смесью разных языков, примешивая беспрестанно карашо, карашо.
Маслова достала из калача же деньги и подала Кораблевой купон. Кораблева взяла купон,
посмотрела и, хотя не знала грамоте, поверила всё знавшей Хорошавке, что бумажка эта стоит 2 рубля 50 копеек, и полезла к отдушнику за спрятанной там склянкой с
вином. Увидав это, женщины — не-соседки по нарам — отошли к своим местам. Маслова между тем вытряхнула пыль из косынки и халата, влезла
на нары и стала есть калач.
К столу с
винами подошел «московский барин»; он блуждающим взглядом
посмотрел на Привалова и Веревкина, налил себе рюмку
вина и, не выпив ее, пошатываясь вышел из комнаты.
Долго и необыкновенно занимательно говорил старик, он одушевился, я налил еще раза два
вина в его бокал, он не отказывался и не торопился пить. Наконец он
посмотрел на часы.
Мы до сих пор
смотрим на европейцев и Европу в том роде, как провинциалы
смотрят на столичных жителей, — с подобострастием и чувством собственной
вины, принимая каждую разницу за недостаток, краснея своих особенностей, скрывая их, подчиняясь и подражая.
Съевши три котлеты и запивши их квасом (
вина он совсем никакого не пьет), он в недоумении
смотрит на жареного цыпленка, как будто не может дать себе отчета, сыт он или не сыт.
— Да! — согласилась Тамара и внимательно
посмотрела на любовника. — Это
вино всегда чуть-чуть горьковато. Это уж такое свойство рейнских
вин…
То есть заплачу за тебя; я уверен, что он прибавил это нарочно. Я позволил везти себя, но в ресторане решился платить за себя сам. Мы приехали. Князь взял особую комнату и со вкусом и знанием дела выбрал два-три блюда. Блюда были дорогие, равно как и бутылка тонкого столового
вина, которую он велел принести. Все это было не по моему карману. Я
посмотрел на карту и велел принести себе полрябчика и рюмку лафиту. Князь взбунтовался.
Горехвастов, который совсем было и забыл про Флоранс,
посмотрел на меня глазами несколько воспаленными,
на минуту задумался, провел как-то ожесточенно рукою по лбу и по волосам и наконец ударил кулаком по столу с такою силой, что несколько рюмок полетело
на пол, а
вино расплескалось
на подносе.
Никто так благовременно не щелкнет языком, никто так целесообразно не
посмотрит на свет сквозь
вино, так умно не вдохнет ноздрями, так сладостно не зажмурит глаза, так вкусно не захлебнется собственною слюною, как соотечественник.
— А о чем вы с ним говорите вполголоса? — продолжал Александр, не обращая внимания
на ее слова, —
посмотрите, вы бледнеете, вы сами чувствуете свою
вину.
Он сердито молчит при подобных сравнениях, а иногда рискнет сказать, что такую-то материю или такое-то
вино можно у них достать и лучше и дешевле, а что
на заморские редкости, этих больших раков и раковин, да красных рыбок, там и
смотреть не станут, и что вольно, дескать, вам покупать у иностранцев разные материи да безделушки; они обдирают вас, а вы и рады быть олухами!
Слушал я старика, а все одна думушка в голове: эх, была не была! Да и давай ему описывать его зимовник тех времен вплоть до обстановки комнат, погреба с
вином, и даже о здоровье жены Анны Степановны спросил. С растущим удивлением он
смотрел на меня и шевелил беззвучно губами — будто слово не выходило, а сказать что-то очень хотелось.
На бочку вливается ведро спирта, и затем,
смотря по свойству выделываемого
вина:
на мадеру — столько-то патоки,
на малагу — дегтя,
на рейнвейн — сахарного свинца и т. д.
— Скажи, боярин, — спросил он, — кто этот высокий кудрявый, лет тридцати, с черными глазами? Вот уж он четвертый кубок осушил, один за другим, да еще какие кубки! Здоров он пить, нечего сказать, только
вино ему будто не
на радость.
Смотри, как он нахмурился, а глаза-то горят словно молонья. Да что он, с ума сошел?
Смотри, как скатерть поясом порет!
— Да полно тебе вины-то его высчитывать! — сказала она Иоанну сердито. — Вместо чтоб пожаловать его за то, что он басурманов разбил, церковь Христову отстоял, а ты только и
смотришь, какую б
вину на нем найти. Мало тебе было терзанья
на Москве, волк ты этакий!
— Максим не пил ни
вина, ни меду, — заметил злобно царевич. — Я все время
на него
смотрел, он и усов не омочил!
Не колеблясь ни минуты, князь поклонился царю и осушил чашу до капли. Все
на него
смотрели с любопытством, он сам ожидал неминуемой смерти и удивился, что не чувствует действий отравы. Вместо дрожи и холода благотворная теплота пробежала по его жилам и разогнала
на лице его невольную бледность. Напиток, присланный царем, был старый и чистый бастр. Серебряному стало ясно, что царь или отпустил
вину его, или не знает еще об обиде опричнины.
Смотрел я
на тебя, как ты без оружия супротив медведя стоял; как Басманов, после отравы того боярина, и тебе чашу с
вином поднес; как тебя
на плаху вели; как ты с станичниками сегодня говорил.
— Теперь, брат, мне надолго станет! — сказал он, — табак у нас есть, чаем и сахаром мы обеспечены, только
вина недоставало — захотим, и
вино будет! Впрочем, покуда еще придержусь — времени теперь нет,
на погреб бежать надо! Не присмотри крошечку — мигом растащат! А видела, брат, она меня, видела, ведьма, как я однажды около застольной по стенке пробирался. Стоит это у окна,
смотрит, чай,
на меня да думает: то-то я огурцов не досчитываюсь, — ан вот оно что!
Он разгуливал с самодовольным видом около своего места
на нарах, под которые смело перенес
вино, хранившееся до того времени где-то в снегу за казармами, в потаенном месте, и лукаво посмеивался,
смотря на прибывавших к нему потребителей.
Несмотря ни
на какие клейма, кандалы и ненавистные пали острога, заслоняющие ему божий мир и огораживающие его, как зверя в клетке, — он может достать
вина, то есть страшно запрещенное наслаждение, попользоваться клубничкой, даже иногда (хоть и не всегда) подкупить своих ближайших начальников, инвалидов и даже унтер-офицера, которые сквозь пальцы будут
смотреть на то, что он нарушает закон и дисциплину; даже может, сверх торгу, еще покуражиться над ними, а покуражиться арестант ужасно любит, то есть представиться пред товарищами и уверить даже себя хоть
на время, что у него воли и власти несравненно больше, чем кажется, — одним словом, может накутить, набуянить, разобидеть кого-нибудь в прах и доказать ему, что он все это может, что все это в «наших руках», то есть уверить себя в том, о чем бедняку и помыслить невозможно.
Ротмистр Порохонцев встал, поднял вровень с лицом кубок и,
посмотрев сквозь
вино на огонь, начал...
Дыма
посмотрел на него с великою укоризной и постучал себя пальцем по лбу. Матвей понял, что Дыма не хочет ругать его при людях, а только показывает знаком, что он думает о голове Матвея. В другое время Матвей бы, может, и сам ответил, но теперь чувствовал, что все они трое по его
вине идут
на дно, — и смолчал.
У ворот
на лавочке сидел дворник в красной кумачной рубахе, синих штанах и босой. Как всегда, он сидел неподвижно, его широкая спина и затылок точно примёрзли к забору, руки он сунул за пояс, рябое скучное лицо застыло, дышал он медленно и глубоко, точно
вино пил. Полузакрытые глаза его казались пьяными, и
смотрели они неотрывно.
С самою веселою непринужденностью
смотрят они
на так называемые нравственные обязательства, но зато никто не может сравниться с ними относительно телесных упражнений, а за столом, за бутылкой
вина, с женщинами — это решительно непобедимейшие борцы (jouteurs) в целом мире.
Вся прислуга Багровых, опьянев сначала от радости, а потом от
вина, пела и плясала
на дворе; напились даже те, которые никогда ничего не пивали, в числе последних был Ефрем Евсеев, с которым не могли сладить, потому что он всё просился в комнату к барыне, чтоб
посмотреть на ее сынка; наконец, жена, с помощью Параши, плотно привязала Евсеича к огромной скамейке, но он, и связанный, продолжал подергивать ногами, щелкать пальцами и припевать, едва шевеля языком: «Ай, люли, ай, люли!..»
— Вы приехали повеселиться,
посмотреть, как тут гуляют? — сказала хозяйка, причем ее сморщенное лицо извинялось за беспокойство и шум города. — Мы теперь не выходим, нет. Теперь все не так. И карнавал плох. В мое время один Бреденер запрягал двенадцать лошадей. Карльсон выпустил «Океанию»: замечательный павильон
на колесах, и я была там главной Венерой. У Лакотта в саду фонтан бил
вином… О, как мы танцевали!
Сидит в лодке и так звонко кричит он нам в окна: «Эй, нет ли у вас
вина… и поесть мне?» Я
посмотрела в окно сквозь ветви ясеней и вижу: река вся голубая от луны, а он, в белой рубахе и в широком кушаке с распущенными
на боку концами, стоит одной ногой в лодке, а другой
на берегу.
— Да, я родился недалеко отсюда и иду теперь из Женевы
на выборы в нашем местечке; я еще не имею права подать голос в собрании, но зато у меня остается другой голос, который не пойдет в счет, но который, может быть, найдет слушателей. Если вам все равно, пойдемте со мной; дом моей матери к вашим услугам, с сыром и
вином; а завтра
посмотрите, как наша сторона одержит верх над стариками.
Странное положение Любоньки в доме Негрова вы знаете; она, от природы одаренная энергией и силой, была оскорбляема со всех сторон двусмысленным отношением ко всей семье, положением своей матери, отсутствием всякой деликатности в отце, считавшем, что
вина ее рождения падает не
на него, а
на нее, наконец, всей дворней, которая, с свойственным лакеям аристократическим направлением, с иронией
смотрела на Дуню.
Мы пили
вино, а Прутников
смотрел, слушал, ровно ничего не понимая, и разводил руками, глядя
на деньги, а потом стал их считать.
— Однажды я стоял
на небольшом холме, у рощи олив, охраняя деревья, потому что крестьяне портили их, а под холмом работали двое — старик и юноша, рыли какую-то канаву. Жарко, солнце печет, как огнем, хочется быть рыбой, скучно, и, помню, я
смотрел на этих людей очень сердито. В полдень они, бросив работу, достали хлеб, сыр, кувшин
вина, — чёрт бы вас побрал, думаю я. Вдруг старик, ни разу не взглянувший
на меня до этой поры, что-то сказал юноше, тот отрицательно тряхнул головою, а старик крикнул...